на главнуюгде находится?как доехать?просьба помолитьсяпожертвования

Страницы жизни схимонахини Сепфоры (Шнякиной)


Страницы жизни схимонахини Сепфоры (Шнякиной) Схимонахиня Сепфора, в миру Дарья Николаевна Шнякина (урожденная Сенякина), родилась в крестьянской семье, в селе Глухово Гавриловского уезда Тамбовской губернии 19 марта 1896 года по старо­му стилю. Отец ее, Николай Алексеевич, крестьянин-середняк и мать, Матрона Герасимовна, были трудолюбивыми, честными, верующими людьми, хотя и неграмотными. Из тринадцати детей, родившихся у них, выжило только трое: Дарья и ее братья Василий и Павел. Первый брат был впоследствии убит на    войне 1914 года, второй при раскулачивании, в начале 30-х годов.


     Матушка в конце своей жизни (а она прожила сто один год) вспоминала: «Жили мы хорошо с родителями, ходили в храм... Икона на вратах... Монахи были в родне моего отца: один монах, а другой жил как монах – все знал... В маминой родне было три монахини и один монах».


     Дед Дарьи, крестьянин Алексей, много ездил по святым местам. В 1903 году привез семилетней внучке четки. Матушка вспоминала также, как учили ее Иисусовой молитве жившие в Глухове при храме Покрова Божьей Матери монахини, обучая ее шитью и ткачеству, они говорили, что во время работы нужно произносить молитву «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную»...


     Работы в деревне было много. К ней крестьяне приобщались уже с детства. Труд тяжелый, разнооб­разный: в огороде, в лесу, на пашне да на скотном дворе. В воскресенье ходили в храм. Жизнь была у нас в деревне простая, среди русской природы – открытой Божьей книги, говорящей о Создателе.


     На третьем году войны смертью храбрых пал на поле брани брат Дарьи Василий. Вскоре скончался отец, ему было в это время всего сорок пять лет. Почувствовав приближение смерти, он зажег свечу и, сжимая её в холодеющих руках, сказал: «Подержите меня... Я сейчас умру». Дарье исполнилось двадцать лет. Отец, пока был жив, не выдавал ее замуж, так как знал, что она этого не хочет. Она желала принять иноческий постриг. Вера её была углубленной в Боге, она не хотела творить самочиния, жить по своей воле, она не просила родителей, позволить ей покинуть мир. Не забыл и Господь причислить ее к ангельскому чину. Он повел эту верную Ему душу через многие испытания и наградил великими духовными дарами.


     Долог был этот поистине узкий и каменистый путь для матушки Сепфоры! Господь, сотворивший обитель в ее сердце, не оставлял ее. Она любила Господа и знала, что тот есть любящий Его истинно, кто исполняет Его заповеди. Людям казалось, что перед ними грубая крестьянка, неграмотная, в самой простой, всегда темной одежде, в лаптях, а потом в сапогах или чунях с глубокими галошами, всегда покрытая платком, а это был духовно просвещенный – Самим Богом – человек, не изучением, а духом постигший многие тайны аскетического делания.


     Когда после кончины отца, в 1916 году, к ней посва­тался молодой односельчанин Димитрий Шнякин. Человек верующий, бывавший в Сарове и Дивееве. мать Дарьи благословила этот брак. Девушка безропотно подчинилась. Она вошла в большую зажиточную семью: у свекра, старосты сельского храма, было четверо сыновей и дочь, большое хозяйство. Он не позволял своим детям после женитьбы отделяться от пего, и вот в доме собралось пять снох, пять молодых женщин. Дарья стала старшей снохой, которой по чину полагалось за всем следить, всем распоряжаться, словом, быть домо­правительницей. Матушка вспоминала, что ей тогда «лапти некогда было снять, не то что отдохнуть». Она справлялась со всеми делами, и все были ею довольны. И совсем не устава т. Господь давал силы, так как она постоянно помнила о Нем.


     В 1917 году у нее родилась дочь Александра. Затем сын Владимир, который умер младенцем. И в 1922 году – дочь Параскева. После рождения Параскевы свекровь, довольная ее трудами и духовным устроением, отпустила ее с глуховскими паломницами в Саров и Дивеево. Время было трудное. Кругом по деревням – голод и болезни, нищета и запустение. Саровские монахи и дивеевские инокини лишены были новой властью всего хозяйства, жили в великой скудости. Саровский настоятель Руфин (уже предпоследний) выбивался из сил, не зная, как накормить братию.


     Паломники, простые русские люди, шли по проселкам через поля и леса, ночуя в стогах сена или на лесных полянах, подкрепляясь в пути сухарями с водой. Несли в святую обитель что кто мог: кусок полотна, новые лапти, немного крупы, соли, постного масла... Дарья также несла в мешке за спиной милостыню для иноков. Она шла, как и все богомольцы, босая, с палкой в руке, неустанно повторяя Иисусову молитву. В 1924 году, после рождения дочери Лидии, также ходила опять в Саров. Через три года обитель преподобного Серафима зарыли. А в 1928 году, через год после рождения дочери Нулин. Дарья с несколькими паломницами отправилась пешком в Киев, в монастырь Киево-Печерской Лавры. Были времена, когда волна за волной калились на русских людей, на русскую Церковь скорби. Господь шел но Руси Святой в терновом венце.


     Посетил Он и Глухово. В 1933 году свекор Лары» по­строил для нее с мужем новую избу и выделил часть хозяйства: лошадь, корову, овен,, разный инвентарь.. Но в это время власти начали устраивать колхозы, разо­ряя при этом крестьянские хозяйства, арестовывая и преследуя несогласных. На Тамбовщине этому сопротив­лялись очень сильно: вспыхивали крестьянские восста­ния, подавлявшиеся силами регулярной армии. Началось массовое «раскулачивание» неугодных крестьян. Середняк и просто работящий мужик-одиночка также считались ку­лаками. Смерть катилась из одного двора в другой...


     Муж Дарьи не сомневался, что дело дойдет и до них. В надежде, что без него жену и детей здесь не тронут, он уехал в поселок Болохово, что в тридцати километрах от Тулы. Там открыто было месторождение каменного угля и начиналось строительство шахт. Он рассчитывал об­основаться в Болохове и вызвать семью туда. Едва он уехал, как в Глухове началось раскулачивание, и притом в самой жестокой форме. Шнякины на предложение отдать все имущество в колхоз ответили отказом. Добрались и до свекра с сыновьями и до Дарьи с детьми. Матушка вспоминала: «В 1933 году, на Покров, нас раскулачили. Прямо взяли за руки и вывели за ворота: иди куда хочешь... И стали ломать избушку – по бревнушкам весь дом разобрали» – Господи помилуй! Дарья с детьми стоит у изгороди, смотрит и удивляется: «Зачем это ломают новый дом? На дрова что ли?..» Не прошло это Дарье даром: сразу все зубы выпали.


     Младший брат Дарьи Павел и еще трое молодых му­жиков отказались идти в колхоз. Пьяные уполномоченные отвели их к церкви и на глазах односельчан не за­стрелили, а побили до смерти камнями, по образу иудеев, казнивших святого архидиакона Стефана. Дарья видела эту страшную картину. Избитого свекра и других людей отправили на Соловки. Свекровь поехала с мужем и умерла в пути.


     Наступила зима. Жить было негде. Никто в селе не хотел пускать Дарью к себе, – боялись властей. Но вот бедная вдова Агафья, которая жила на краю села и была нелюдимой, приняла их. Дочь Параскева, вспоминая те времена, зиму, а потом и лето, рассказывала: «Что ели? Да что все, то и мы. Травку вот... Всю и поели, что у дома росла. Да как быстро она росла-то, прямо диво. Натолчем, бывало, какой крупицы туда, если есть... Хлеб пекли из картошки: немного муки добавим – и хорошо. Мама шила много на заказ, вот, глядишь, узелочек и дадут. А так и милостыню просили, что ж... В зиму холодновато было: топить нечем – ни дров, ни соломы... «Вы, – говорят, – кулаки, вам не положено». Собирали на полях сухие подсолнухи, связывали и топили ими. Иной раз навозом». Дарья шьет. Параскева в няньках у крестной. Старшая, Александра, уехала к отцу. А через два или три года в Болохово переехала вся семья. Там жили до начала Великой Отечественной войны.  


    В Болохове, надо сказать, семье ненамного стало легче. Та же скудость во всем. Жили
 долгое время в про­ходной комнатушке, спали вшестером на полу, соседи через них перешагивали. Отцу чаще всего доставались случайные заработки: то щиты для снегозадержания на железной дороге сколачивать, то на хлебозаводе дрова колоть, то истопником трудиться. Александра и Парас­кева тоже где могли работали. Сюда, в Болохово, при­ехала мать Дарьи, Матрона Герасимовна, пожила два ме­сяца и скончалась. В 1937 году семье дали отдельнуюкомнату в коммуналке, стало хоть немного удобнее.


Дарья работала в горсовете уборщицей. Параскевавспоминала, что мать ее «Бог весть, чем питалась... Вес отговаривалась: «Ешьте, ешьте... я не хочу». Отец оби­жался, – видел же все».
     Как семья пережила войну 1941 –1945 годов, оста­ется почти неизвестным. Дочь Параскева лишь кратко заметила: «Войну мы в деревне перетерпели, там не бом­били. И тут нелегко было, как всем. Отца-то в армию взяли... А после победы возвратились под Тулу. И отец пришел с фронта. Снова все вместе...» Жизнь начала налаживаться. Все дочери учились. Александра закончила рабфак в Туле, приобрела специальность бухгалтера. Параскева окончила педагогическое училище. Лидия после школы-десятилетки училась в финансовом институте.


     Но скорби продолжали посещать семью. В 1946 году Параскева вышла замуж, через четыре года муж скон­чался. Прошло еще пять лет, – умер супруг Дарьи. В 1956 году обстоятельства привели семью в бывший поселок, а ныне город Киреевск1. В восьми километрах от города, в селе Панине находился храм, который никогда не закрывался. Дарья с детьми, а чаще одна, стала посещать его.


     После кончины мужа она еще не была монахиня, ос­тавила всякое попечение о земном. Дочери выросли и теперь могли позаботиться о ней, о ее очень небольших нуждах. Ее все чаще стали называть матушкой Дарьей. Ее хорошо знали священники и весь клир храма, бывав­шие там монахи и многие миряне. Верующие из простых людей все чаще стали прибегать к ней за сове­том или утешением. У нее появилось несколько духов­ных чад, ничего не предпринимавших без ее слова. Дома с дочерьми читала акафисты. Правило свое молитвенное вычитывала одна.


     Старшую дочь матушки Дарьи Господь привел в Сергиев Посад, где нашлась для нее работа почтальона. В скором времени удалось ей купить там часть небольшого дома – комнату с пристроечкой, огородом и сараем для дров. Овражный переулок, где находился этот домик, вблизи стен Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Матушка Дарья стала сюда приезжать, подолгу жить у дочери посещать монастырские богослужения. Однажды вматушка Дарья уединенно молилась, и вдруг явились КиреевскеАнгелы, которые стали ходить вокруг нее, совершая какой то обряд. Когда они начали одевать ее в монашеские одежды, она поняла, что это – постриг. Вскоре Дарья приехала в Лавру и здесь, на исповеди, рас­сказала о своем чудном пострижении в иночество. Тогда ее благословили на постриг мантию, который совершили здесь, в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, 20 октября 1967 года. Она была наречена Досифеей. Это произошло так незаметно, что даже дочери матушки далеко не сразу об этом узнали.

       Матушка Досифея целые годы проводила в Сергиевом Посаде у дочери Александры, но иногда вынуждена была уезжать в Киреевск, так как не всегда могла здесь уединяться, в маленькой комнате и в пристройке все время кто-нибудь ночевал: родственники, знакомые, паломники. Александре даже приходилось самой проводить ночи в сарае па дровах. А в Киреевске у матушки была уединенная келейка. Соседи ее знали как «бабушку Дашу», а у этой бабушки – схимническая молельня, где нет ничего лишнего: кровать, столик, стул и божница с иконами. На гвозде плащ-пальто на все сезоны. На полу – три кирпича. Когда бывало холодно, Параскева нагревала эти кирпичи на плите и, завернув во что-нибудь, подкладывала матери под бок.


     Она всегда с четками, по большей части в безмолвии и богомыслии, но внутренняя ее жизнь почти никому не была открыта: эта тайна была явной лишь для Господа. О высоте этой жизни догадывались по случаям прозор­ливости, которую она проявляла. Многие уже заметили, что она ничего не говорила просто так. И если что советовала – делали. Монахиня С. рассказывала: «Как-то приезжает племянник, делится со мной своей бедой: назначили ему операцию в Москве. Перетрудился с отцом на тяжелой физической работе, да и сорвал себе позвоночник. Я его отправляю к матушке, а та ему говорит: «Никакой операции, только тяжелого не поднимай». Он ее послушал, и все обошлось. Поясок матушкин носил, она ему дала...


     Помнится, приходим мы к матушке с сыном Виктором. Он ей в подарок захватил воблу, так уж ему захотелось. Матушка ее взяла, а ему дает маленькую такую рыбку, соленую-пресоленую, а это, мол, тебе. Дочь ее еще ругала: «Что ты даешь, ее и есть нельзя!» А я сразу поняла –  солоно ему придется... И точно, вскоре сделали ему операцию... Больно сложная была, с трудом выкарабкался. А матушка сказала, что без молитв за него он бы умер... А еще, помню, перед операцией спрашивает меня: «Тебе какой сын помогает?» Я ей говорю: «Средний, Виктор». А она мне: «И у него денег не будет, и у тебя». Все правильно, так и вышло».

Пользовавшаяся советами матушки с отроческого возраста П. вспоминает: «Трижды матушка спасала меня от нечаянной смерти. Первый раз, это когда перед родами приложилась у нее к иконе Царицы Небесной. Медицинские заключения свидетельствуют о немалом удивлении врачей, что я и мой ребенок остались живы. После родов матушка многое мне открыла: «Смерть твоя была близка. Если бы не Царица Небесная, ты бы умерла». Прямо так и сказала... По ее доброму совету я, отправляясь в дорогу, всегда брала с собой икону свя­тителя Николая. В одну такую поездку случилась авария с автобусом, и я осталась жива лишь потому, что молитвы матушки удержали меня от того места, куда я хотела поначалу сесть. Второй аварии удалось избежать благодаря тому, что но дороге на автостанцию мне встретилась монахиня Е., с которой я задержалась, что­бы дать ей денег на монастырь. И тут откуда-то вырулил другой автобус, следовавший по нужному мне маршруту.

Я и еще три женщины решили не дожидаться рейсового и поехали на нем. Рейсовый пошел следом за нами и попал в тяжкую аварию. Погибло 12 человек. Мое спасение я тоже приписываю матушкиному заступни­честву, потому что у меня имеются к тому основания... Матушка мне говорила много наставлений, и если я исполняла их, то у меня все ладилось, но если проявляла своеволие, то и расплата была очень горькая... Еще при жизни матушки приснилась она мне стоящей не на земле, а как бы в воздухе, и по правую руку Спасителя... Мне была показана книга и был голос: «Все записано». Когда я рассказала сон матушке, она просила никому о том не говорить...»


В помяннике матушки Сепфоры были записаны многие десятки мирских и монашеских имен. Она умела утешить скорбящего. Обличить могла, назвав человеку грехи, которые тот не смел и выговорить.


    Монахиня Пантелеймона, духовная дочь матушки Сепфоры, вспоминала, что в первый же день ее знакомства с матушкой (это было в 1973 году), та предсказала ей монашество, но не прямо, а подарив Псалтирь и черный платок. Затем матушка стала учить ее читать на церковно-славянском языке и поправляла ее ошибки. Исповедоваться посылала в Тулу, в храм Двенадцати Апостолов, а потом напоминала грехи,  которые на исповеди не были сказаны. С некоторого времени стало попадаться им  что-нибудь Оптинское.


        Сначала появилась молитва Оптинских  Старцев. Потом написанная в Оптиной жившим здесь на покое в 1883–1885 годах Епископом Петром (Екатериновским) книга «Указание пути к спасению», рукопись которой он подарил обители для издания в ее пользу. «В 1980 году, – пишет мать Пантелеймона, – к нам в руки попала книга Епископа Петра «Указание пути к спасению», изданная в Оптиной Пустыни в 1885 году. Я ее внимательно читала и все прочитанное подробно пере­сказывала матушке. В некоторых местах она меня пре­рывала, растолковывая услышанное. Хороших книг еще было мало, и по ее благословению я переписала «Указание пути к спасению» с некоторыми сокращениями. Этот рукописный вариант труда Епископа Петра лег в основу духовного воспитания многих матушкиных чад... Память у нее была удивительная. Она помнила все прочитанное ей, а от своих духовных чад добивалась исполнения прочитан­ного. Для лучшего усвоения она рекомендовала делать выписки: «Прочтешь, просеешь – и забудешь. А если запишешь – попадется бумажка и вспомнишь». По ее благословению с Божьей помощью я переписала толко­вание на Псалтирь, которое она слушала с великим вниманием. Матушка добивалась от нас, своих духовных чад, понимания и Божественной литургии. Мне пришлось переписывать Часослов и множество акафистов, которые она раздавала окормляющимся у нее православным».


     С 1980 по 1984 год матушка Досифея жила почти все время в Сергиевом Посаде. В эти годы она много помогала афонским инокам, приезжавшим за помощью. По ее молитвам находились доброхоты, но она не у всех брала деньги, говоря об иных: «Рукой дают, а сердцем жалеют». Нередко своими деньгами она дополняла соб­ранное до круглой суммы. Просила всех молиться о монахах святой горы Афон. Говорила: «Надо, чтобы там был мир». Александра Дмитриевна, дочь матушки, все свободное время проводила в Лавре. Ее знали многие батюшки. У нее была простодушная, детская вера, и жизнь она проводила одинокую,чистую, по иноческому образу. Но когдадуховник ее предложил ей принять постриг, она не согласилась, искренне
считая себя      недостойной. В по­следний год своей жизни она тяжело болела и в 1984 го­ду скончалась. Матушка Досифея была в это время в Киреевске и хворала. Дочери ее Параскева и Лидия по­ехали хоронить сестру.

Страница 1 из 4 | Следующая страница

 

 

 

© 2005-2018   Оптина пустынь - живая летопись