на главнуюгде находится?как доехать?просьба помолитьсяпожертвования

Страницы жизни схимонаха Иоасафа (Моисеева)


Поступление в монастырь

 

Страницы жизни схимонаха Иоасафа (Моисеева) Схимонах Иоасаф (в миру – Петр Борисович Моисеев) родился в 1887 г., в Калужской губернии, в поселке Митин Завод. В советское время этот поселок, лежавший в 30 верстах от Оптиной пустыни, укрупнился и был переименован в город Суворов. Мать его звали Пелагеей, а отца Борисом. Мальчика в крещении нарекли Петром, в честь святого апостола Петра. Пелагия, еще до замужества, пошла с подружками на благословение к Оптинскому Старцу Амвросию. Отец Амвросий всех подружек благословил идти в монастырь, а Пелагее назначил оставаться в миру и спасаться скорбями. «О, модница, – сказал он ей и при этом клюшкой по спине постучал, – иди в Скорбященскую обитель: у тебя будет детей много». И действительно, впоследствии у нее было 15 детей. А Петя, будущий Старец, – 13 по счету. До 13 лет Петя в доме жил у матери, в приходской церкви на клиросе пел, а потом вот как вышло. Мать как-то уходя из дома, дала детям задание снопы скошенной ржи собирать в копны, а они его не выполнили. Вместо этого взяли рожь у соседки и перенесли на свой огород. Та, конечно, обнаружив пропажу, пожаловалась Пелагее: «Ивановна, твои ребятишки что сделали: всю мою рожь к тебе перетаскали». Мать, разумеется, за такие дела их всех наказала, побила даже. И Пете попало. Он залез под кровать и давай плакать. Потом подумал: «Что я тут плачу? Пойду в Оптину». Вылез, оделся, никому ничего не сказал и за 30 верст пошел в Оптину. Уже к вечеру пришел в монастырь и говорит привратнику: «Батюшка, пропусти меня, я в монахи хочу». Привратник отвечает: «Какой из тебя монах? Сколько тебе лет-то?» «Тринадцать с половиной», – ответил Петя и начал настойчиво упрашивать привратника. Тот видит, мальчонка не шутит, пошел докладывать настоятелю отцу Мелетию. Настоятель выслушал привратника и велел пропустить. Вот Петю привели к отцу архимандриту, разузнали, кто он, откуда, потом проверили голос. Настоятель духовный был человек и в приходе Пети распознал волю Божию, сразу почувствовал в мальчике что-то особенное и говорит ему: «Тебе сейчас нужно вернуться домой. Ступай, монастырский брат тебя проводит. А потом возвращайся, но с отцом и документами. Тогда мы тебя непременно возьмем». Пока Петя в Оптину ходил, дома переполох поднялся. Мать в тревоге и слезах, плохо с ней делается, что ребенок пропал. Когда мальчик на пороге показался, она к нему навстречу и с радостью, и с упреками бросилась: «Ох, Петя, что ж ты со мной сделал?» Он ее успокаивает: «Мамочка, мамочка, не плачь, я уже монах, меня в монастырь берут. Мне в рухольной смеряли подрясник и сказали, чтоб я пришел с папой». Когда отец, вернувшись с завода все узнал, то решил: «Пусть идет, хоть один будет монахом, я его провожу». И вот отец повел его в монастырь. Довел его до обительских врат и остался возле них ждать, сам в монастырь не пошел. Долго ждал. Прошло порядочно времени, а Петя все не возвращается, чтоб с отцом попрощаться. Тогда отец не выдержал и вызывает его через послушника. Петя выходит из врат и говорит: «Папа, здесь как в раю, я и забыл, что ты меня ждешь. Иди, я тут остаюсь».

 

Постриг

 

В обители послушник Петр нес клиросное послушание. На службу приходилось вставать рано, в три часа ночи. Тишина, все спят, а они молятся. Однажды монахи решили подшутить над новичком. Довелось ему канонаршить. «Изведи из темницы душу мою… Мене ждут праведницы.».. – возгласил Петя. А монахи отвечают: «Грешницы тебя ждут». Петя не выдержал и засмеялся. За это его наказали поклонами и лишением обеда. И вот все на трапезу пошли, а он в храме остался поклоны класть. И обидно, и есть хочется, и стыдно в то же время за свой проступок.

Постригали батюшку в мантию на Оптинском подворье в Москве, в 1925 году, на Благовещение. При постриге он получил имя Иосиф, в честь святого Иосифа-песнописца. По традиции новопостриженный монах должен пять дней пребывать в храме, но по случаю смерти святейшего Патриарха Тихона батюшку перевели из подворья Оптиной пустыни в Донской монастырь. Тут он получил послушание: стоять с патриаршим крестом при гробе почившего Патриарха. У гроба Патриарха батюшке было видение, которое он помнил всю свою жизнь: вдруг отверзлось небо, и он увидел восходящего на небеса святейшего Патриарха Тихона и убиенную Царскую Семью. Это видение произвело на него очень глубокое действие, и он всегда его помнил.

 

Закрытие Оптиной

 

После пострига батюшка возвращается в Оптину, а ее уж закрывать начали. Монахам сказали: «Живите, только это будет называться артель, а не монастырь». Поэтому они уже начали уходить, кто куда. Вольные уже были. Потому что и послушания уже изменились. Власти руководство свое поставили, которое стало свои порядки вводить: «Вот тут нельзя, это нельзя». И начали они разбредаться. А перед закрытием монастыря отец Иосиф стоит как-то в храме и слышит от иконы Матери Божией голос: «Возьми Меня, а то обдерут Меня». И он взял Казанскую Матерь Божию. Она чтимая была, убранная драгоценными камнями. Но уже описана была властями. Настоятель пропажу заметил и объявляет: «Кто взял икону, положите ее на могилу отца Амвросия». И тогда отец Иосиф ее положил на могилку о. Амвросия. И впоследствии все украшения, и риза позолоченная на иконе, были сняты. Но все-таки отец Иосиф кое-что спас. Монастырь уже был закрыт, а ключи были у одного монаха, и он его пригласил проститься с монастырем. И вот висит схима, предположительно отца Амвросия, и тот монах отдал ее отцу Иосифу. Отца Иосифа забирают в заключение на 20 лет. И он тогда отдал эту схиму козельским монахиням на хранение. Когда он вернулся из заключения, инокини отдали ему схиму. После смерти батюшки она попала ко мне, а я уж отдала ее в Оптину. Поначалу, когда обрели мощи прп. Амвросия, его останки одели в эту схиму.

 

Аресты и лагеря

 

Монахи после закрытия монастыря возле Оптиной скитаться начали. В Козельске селились, в Мичуринске селились... Отец Иосиф у матери Серафимы сначала жил, потом у другой монахини. И вот вскоре их начали забирать. Собрали со всех мест. Батюшку арестовали, а вместе с ним забирают отца Севастиана (Карагандинского, который сейчас во святых), иеромонаха Рафаила, схиигумена Петра (Драчева), схиархимандрита Мелетия, который отца Иосифа при постриге принимал. (Он в Козельске потом схоронен был, на кладбище.) И других монахов.

Присудили батюшке 10 лет лагерей. Когда он первый срок сидел, то работал на лесоповале. Работал с уголовниками, грязными людьми, они издевались над ним, били его. Одному как-то стал помогать, а он его как ударил в щеку. В Евангелии написано, что если в одну дали, так другую подставляй. Батюшка и говорит: «Ну что ж, давай и в другую». Тот и второй раз ударил. И батюшка упал, лежал без памяти. Вот с такими людьми работал. Когда свой срок отсидел, так ему еще два года дали, потому что он отказался на других доносить. Некоторые соглашались, так как обещали за это отпустить побыстрей. Но батюшка знал, что доносить – это занятие дьявольское. Его еще в камеру когда сажали, то к нему подсадили одного молодого, тоже верующего. Разговорились. «Я вот за что, а ты за что?» «Да я вот за что». А сам прямо его так обнимает, как будто рад, что его встретил. Но батюшке о нем открыто было: глянул на него и увидел его в змеином облике. Сам даже удивился. «Да что же это такое, – говорит, – чего это я тебя таким вижу?» Тогда его товарища перевели в другую камеру.

Когда батюшку после первого срока выпустили, то он у монашки одной на квартире остановился, возле Оптиной. А видать, нельзя ему было тут селиться. Но куда ему деваться? Устроился псаломщиком в церкви. Прослужил, может, месяц какой-нибудь, и его опять арестовали. Племянница монахини, у которой он поселился, с простоты пришла в сельсовет и говорит: «Какой монах красивый пришел из заключения». «Какой такой монах?» – спрашивают. «Да у тетушки у моей, у крестной, на квартире», – отвечает. Хоть вот и с простоты, а вот так она его и предала. И всё, после этого его забрали сразу. Идет он по деревне, а навстречу ему едут на двух конях. Батюшка говорит: «Это за мной». Подъезжают, и один спрашивает: «Фамилия?» Он говорит: «Моисеев Петр Борисович». И прибавил: «Эх, какая ловля-то у вас». Завезли его, куда следует, и говорят: «Распишись, что ты против колхозов». А он отвечает: «А что это такое? Не имею представления». Тогда начали его бить, сломали ему два пальца, чтоб расписался. Но он все равно свое: «Не буду расписываться. Как веровал, так и верую, как молился, так и буду молиться, я монах, а вы как хотите, так и поступайте. Надо вам – сажайте. Зачем вы какую-то роспись требуете? Я не знаю, чего вы тут подписывать заставляете». И не расписался. Тогда его увезли, и еще 10 лет дали.

Вторые 10 лет были полегче, чем первые. У батюшки в этот раз на зоне была своя кузница. Он очень по железкам был мастер. Мог и часы, например, наладить. В Митином Заводе, где он в детстве жил, там все по железкам работали. И отец его там работал. Он, видать, возле отца крутился и многому от него научился. Лагерное начальство его любило за то, что он умел все делать. Одному начальнику даже пуговицы выковал. Начальник ему говорит: «Если бы меня перевели, я бы тебя с собой взял. Больно ты деловой». А когда лишился части зубов, то вставные зубы себе сделал. После этого его многие зэки стали просить, чтобы он и им такие же сделал. А начальник ему говорит: «Моисеев, в миру и то это не положено, ты чего выдумал-то?» Батюшка отвечает: «Начальничек, ведь хлебушка-то охота». Заключенные чего-нибудь ему давали за работу. «Брось, – начальник говорит, – а то тебе еще тут прибавят». Но ничего, обошлось. Два раза даже за этот второй срок батюшка причаститься смог. Однажды в женской зоне его попросили починить швейную машинку. Он пришел, сидит делает, а во время работы вдруг замечает необыкновенный свет из-под подушки, благоухание. Заключенная приходит, это монашка была, а он ее спрашивает: «Скажи, что у тебя под подушкой? Я вижу неземное, необыкновенное, я вижу свет». Та сначала очень испугалась, а потом открылась и передала ему частицу Даров, которые и были спрятаны под подушкой. И отец Иосиф причастился первый раз за многие годы. Еще однажды они договорились, что батюшка, у которого срок к концу подходил, когда выйдет, то пришлет ему частичку Даров. Тот батюшка, вышедши на свободу, прислал частичку, и все дошло благополучно. Он ее спрятал в хлебе, а хлеб в посылку положил.

Крест на батюшке всегда был, он его прятал. Как куда-нибудь перегоняют – обязательно обыск, при котором крестики нательные отбирали. Но заключенные все равно делали кресты, из палочек или из чего-нибудь другого. Как-то их перегоняли, а батюшка думает: «Как бы крестик спасти?» И вдруг слышит голос: «Не ты меня спасаешь, а я тебя. И еще спасу». И правда, при обыске он крестик в ладони зажал. Руку одну раскрыл, а вторую не сказали раскрыть. В ней-то и был крест. Так он у него и сохранился. Этот серебряный старинный крест сейчас у меня находится. Батюшка когда умирал, то мне его завещал.

 

После освобождения

 

В 1954 году отец Иосиф был освобожден из заключения. Он приехал в г. Мичуринск к матери Серафиме, которая всегда ездила в Оптину, и его знала еще по Оптиной. Ему больше некуда было ехать. На родине его боялись принять, а монастырь был закрыт. И вот мне сообщают, чтобы я приехала к мать Серафиме. Монахиня Серафима была моя духовная мать, она одевала меня в иночество. Когда отец Иосиф еще в заключении был, мать Серафима мне говорила: «Маша, должен скоро приехать батюшка из заключения, он особенный. Тогда я тебя позову». Вот я приехала и вижу батюшку. В подарок ему я привезла параман и купила палочку. Он взял эту палочку и сказал: «Придется мне на эту палочку опереться». И вот сели мы обедать. Матушка Серафима у станции жила, и двери всегда закрыты у нее были, чтоб чужие не ходили. Я сижу за столом, батюшка напротив. И вдруг в закрытых дверях явилась Странница. Такая приятная. А у меня сердце возрадовалось, не передать как. К мать Серафиме всегда какие-нибудь побирушки ходили, а Эта особенная какая-то. И Она говорит: «Я прямо не знала, что здесь такие гости-то хорошие будут, а то Я вся в пыли». И вроде так отряхивается. И прямо около меня села и говорит: «Драгоценная Моя, возьми моего вот этого драгоценного». И показывает на батюшку. Я говорю: «Да он не пойдет». Тогда Она отвечает: «А Я прикажу. Ты будешь только числиться, а так Я буду вас опекать. Всем обеспечу». А он слышит, батюшка-то. И Ей после этого отвечает: «Матушка, будь мне матерью». Вроде, как не хочет ко мне идти. А Она на него строго так сказала: «Разве Я не была тебе Матерью в заключении? Тебе трудно было, а Я тебе помогала. Я к тебе приходила не раз». Потом Она стала собираться и сказала: «Батюшка, Я тебя благословляю к Моей драгоценной переходить, будешь у ней жить». И Она уходит. «Мне нужно еще проведать», – говорит и на тюрьму рукой показывает. «Ведь Я туда каждый раз хожу. А в некоторые камеры Я не вхожу. И надо зайти, человек нуждается, но из-за других, кто с ним вместе сидит, Я не могу. Тогда я возле двери постою». Ну вот, Она и уходит. Я выхожу Ее провожать из дома. И когда вышла я Ее провожать, Она мне начала все передавать из рук в руки: и хлебушка, и конфеточек, и сахарку, и повидло. И угольки, такие небольшие кусочки. А уголь я как-то не беру. Если во сне увидишь уголь, то это к тяжестям. Это такое простонародное поверье есть. А Она-то мысли мои видит, да и успокаивает меня: «Да это я даю топочку». Ну, тогда я взяла. И Она от меня отошла немножко, но не уходит совсем, и так даже приказывает мне: «Не обижай Моего драгоценного». В лицо я как-то не могла на Нее глядеть, а вижу только облик. Среднего Она роста, обыкновенно одета, все на Ней я бы даже сказала ветхое такое. Я думаю: «Наверное, надо Ей поклониться. Она ждет от меня этого». А на меня внезапный страх напал. Думаю: «Сейчас заберут». Ведь за поклоны-то при людях могли и забрать тогда. Странно: когда жила с батюшкой, ведь я ничего не боялась, я на все шла. Я его когда брала к себе, так готова была к тому, что меня посадят. И ничего, страху не было. А в этот момент испугалась. Но я Ей все равно поклонилась, а когда распрямилась, Ее уже и нет.

 

Устройство келии

 

И вот поехала я домой, в Грязи, где мы жили, а отец Иосиф остался у матушки Серафимы. Стала я искать квартиру, а маме пока ничего не сказала. 10 квартир нашла и ни к какой квартире я не расположена. Сердце почему-то сжимается. Вроде нашла одну, а сердце все равно сжато. А потом случайно узнала, что в ней через стенку милиционер живет. Вскоре нашла, но не квартиру, а времянку. Она как раз напротив нашего дома расположена была. Стала договариваться, чтобы батюшке там жить. Хозяин подумал и говорит: «Если хорошие люди будут тут жить, так мы ее и продадим». Я сразу и говорю: «Мы купим». Тогда я собралась поехать к матушке Серафиме, чтобы посоветоваться с ней насчет времянки. Но только не доехала, так как Странница опять ко мне пришла и говорит: «Драгоценная моя, не селитесь у чужих. Переходите на огород ваш, переносите туда времянку и стройте из нее келию. Я туда вас благословляю». И откуда-то кружка воды у Нее в руках. Она говорит: «А Меня искупай». Такое слово сказала. И вот я, значит, открыла Ей воротничок и вылила эту кружку воды, но воды нигде не видала. Тогда Она мне говорит: «Ну вот, а теперь ты можешь с батюшкой». Как будто Она от меня чего-то отняла дурное.

Вот батюшка приехал из Мичуринска. В декабре месяце это было. Сильная метель на улице, сугробы намело. Глянула я из окна на улицу, вижу, кто-то идет, сгорбившись, в шапочке. И такая меня жалость взяла. Я как по этим сугробам побежала. Падаю, поднимаюсь, бегу. Подбежала, а он говорит: «Я чую, что это ко мне». Так рад был. Всегда помнил про то, как я его тогда встретила. Когда, бывало, его допеку своим непослушанием, он мне скажет: «Ну я б такую дуру прогнал бы. Кто тебя воспитывал? Ведь это подумать надо, приведи мать, я у нее спрошу, как она тебя воспитывала». Потом помолчит и прибавит: «Нет, как вспомню, как ты меня тогда встретила, все вот тебе прощаю». Прошло немного времени и принялись мы времянку переносить. Но куда там. Батюшка слабенький, ведь двадцать два года в лагерях провел. Тогда старушка одна, соседка наша, пошла по домам на нашей улице и говорит людям: «Тут Маше перенести надо времянку, не поможете ли?» И представьте себе, по одному человеку из каждого дома вышли, даже одна женщина на работу ходила отпрашиваться, чтобы поучаствовать. Так в один час все перенесли. Хозяин времянки в это время уехал покупать железо, а хозяйка его пошла на базар. И в этот момент мы все перенесли. Приехал хозяин, как глянул – нет времянки, а хозяйка стоит и плачет. Я говорю: «Шура, о чем ты плачешь?» «Я ее, – отвечает, – своими руками строила. Как вы быстро все». Я ее успокаиваю: «Ну что ж, мы ведь вам деньги оставили, будешь теперь помидоры сажать на этой территории».

Вот времянку перенесли, потом стали место на огороде для нее подбирать. А у меня же еще брат, мама, ну и я с батюшкой. Четверо, значит, всех нас. Стали думать, где ее ставить, и заспорили. Батюшка хочет куда-то подальше от дома, мама рядышком, я по-своему, брат иначе. Каждый на своем стоит. Я легла на кровать, да за голову схватилась. И тут хозяйка времянки к нам стучится: «Надежда Никитична, я какой сон видела, сейчас вам расскажу. Скорбь к вам пошла, какая-то у вас будет скорбь. Вижу я, будто в нашей бывшей времянке очутилась церковь, с крестом. Смотрю внутрь, а там монах стоит в мантии и около него какая-то женщина в одежде монашеской, и оба молятся. Потом прямо с ними вместе сдвинулась эта церковь с места и пошла, пока не остановилась». А я в тот момент в другой комнате на кровати лежала. Как вскочу, да и спрашиваю: «Где остановилась?» Она говорит: «Пойдем, я покажу, где остановилась». Я беру брата, маму: «Пойдемте глядеть». Вышли на огород, хозяйка рукой показывает и говорит: «Вот тут эта церковь остановилась». Я спрашиваю своих: «Ну что, отспорили?» «Да, – говорят, – отспорили». Батюшка вышел, тоже смотрит: «Правда, подходяще, и от дороги в стороне, и от соседей, и от вас». И мы решили тут ставить. Начали с ним строить келию. Батюшка хоть и слабенький, но сам все делал, никого не пускал. К нам напрашивались подзаработать, но батюшка не соглашался. Стал печку строить, а она дымит. «Давай, – говорю, – печника пригласим, он безплатно сделает». «Нет, – отвечает, – сам буду». И все-таки добился, печку построил. Потом говорит: «Я их никогда не строил, и спросить мне не у кого». К нам ведь 10 лет никто не ходил, батюшка в затворе был, у него благословение было. Причащаться только ездили. А затвор ему Странница благословила, он Ей сильно верил. Она сказала: «Батюшка, уходи в уединение, в затвор». А мне сказала: «Никто к вам ходить не будет».

Схимонах Иоасаф (в миру – Петр Борисович Моисеев) родился в 1887 г., в Калужской губернии, в поселке Митин Завод. В советское время этот поселок, лежавший в 30 верстах от Оптиной пустыни, укрупнился и был переименован в город Суворов. Мать его звали Пелагеей, а отца Борисом. Мальчика в крещении нарекли Петром, в честь святого апостола Петра. Пелагия, еще до замужества, пошла с подружками на благословение к Оптинскому Старцу Амвросию. Отец Амвросий всех подружек благословил идти в монастырь, а Пелагее назначил оставаться в миру и спасаться скорбями. «О, модница, – сказал он ей и при этом клюшкой по спине постучал, – иди в Скорбященскую обитель: у тебя будет детей много». И действительно, впоследствии у нее было 15 детей. А Петя, будущий Старец, – 13 по счету. До 13 лет Петя в доме жил у матери, в приходской церкви на клиросе пел, а потом вот как вышло. Мать как-то уходя из дома, дала детям задание снопы скошенной ржи собирать в копны, а они его не выполнили. Вместо этого взяли рожь у соседки и перенесли на свой огород. Та, конечно, обнаружив пропажу, пожаловалась Пелагее: «Ивановна, твои ребятишки что сделали: всю мою рожь к тебе перетаскали». Мать, разумеется, за такие дела их всех наказала, побила даже. И Пете попало. Он залез под кровать и давай плакать. Потом подумал: «Что я тут плачу? Пойду в Оптину». Вылез, оделся, никому ничего не сказал и за 30 верст пошел в Оптину. Уже к вечеру пришел в монастырь и говорит привратнику: «Батюшка, пропусти меня, я в монахи хочу». Привратник отвечает: «Какой из тебя монах? Сколько тебе лет-то?» «Тринадцать с половиной», – ответил Петя и начал настойчиво упрашивать привратника. Тот видит, мальчонка не шутит, пошел докладывать настоятелю отцу Мелетию. Настоятель выслушал привратника и велел пропустить. Вот Петю привели к отцу архимандриту, разузнали, кто он, откуда, потом проверили голос. Настоятель духовный был человек и в приходе Пети распознал волю Божию, сразу почувствовал в мальчике что-то особенное и говорит ему: «Тебе сейчас нужно вернуться домой. Ступай, монастырский брат тебя проводит. А потом возвращайся, но с отцом и документами. Тогда мы тебя непременно возьмем». Пока Петя в Оптину ходил, дома переполох поднялся. Мать в тревоге и слезах, плохо с ней делается, что ребенок пропал. Когда мальчик на пороге показался, она к нему навстречу и с радостью, и с упреками бросилась: «Ох, Петя, что ж ты со мной сделал?» Он ее успокаивает: «Мамочка, мамочка, не плачь, я уже монах, меня в монастырь берут. Мне в рухольной смеряли подрясник и сказали, чтоб я пришел с папой». Когда отец, вернувшись с завода все узнал, то решил: «Пусть идет, хоть один будет монахом, я его провожу». И вот отец повел его в монастырь. Довел его до обительских врат и остался возле них ждать, сам в монастырь не пошел. Долго ждал. Прошло порядочно времени, а Петя все не возвращается, чтоб с отцом попрощаться. Тогда отец не выдержал и вызывает его через послушника. Петя выходит из врат и говорит: «Папа, здесь как в раю, я и забыл, что ты меня ждешь. Иди, я тут остаюсь».

 

 

Предсказание


Забыла сказать, что батюшка ведь у нас в Грязях еще раньше был как-то один раз. Дело было так. У батюшки икона была «Взыскание погибших». Когда он срок получил, то отдал ее на хранение в Мичуринск матери Серафиме, и она у нее 20 лет сохранялась. Когда срок к концу подходил, мать Серафима мне говорит: «Мария, придет батюшка, а икона его без рамки. Ты ее сделай, как ты умеешь». Вот я ее взяла к себе, привезла в Грязи, сделала рамку. А когда батюшка пришел из заключения, он ее хотел забрать и прямо ко мне приехал за этой иконой. Но постоял на пороге как-то задумчиво и говорит: «Что-то она ко мне не идет. Пусть у тебя остается». Еще не было разговора, чтобы он тут жил. Так мы икону и оставили. Это Матерь Божия его извещала, что он все равно сюда вернется.

Страница 1 из 2 | Следующая страница

 

 

 

© 2005-2018   Оптина пустынь - живая летопись